Со спиннингом в Сибири

Мечта юных лет — поохотиться, побродить по широким сибирским просторам — сбылась. Постукивая на стыках рельсов, скорый поезд Москва — Владивосток мчит меня к далекому Байкалу. В купе под лавкой, на шкуре дикого кабана, лежит любимец с прекрасным чутьем, красивым широким поиском, желтопегий пойнтер Каро.

На верхней полке, в чехле-ящике,— бескурковка, спиннинг. Последняя железнодорожная станция Татаурово, переезд на пароме через многоводную Селенгу, далее 260 километров баргу-зинским трактом на случайной грузовой автомашине до г. Баргузина.

На пути несколько деревень. Жители исстари занимаются крестьянством, рыбным промыслом, охотой. В прибрежной к Байкалу полосе земледелие ограничено — ледяной ветер с озера губит всходы зерна, картофеля. До половины июня Байкал скован толстым, до полутора метров, льдом. Первый пароход из Иркутска на север вдоль восточного берега идет в последних числах июня.

С первым санным путем прибайкальские рыбаки отправляются в баргузинский аймак менять соленую рыбу — омуля, хариуса на хлеб, картофель, овощи. В сторону от тракта селений нет. Тянутся горы, дикая сплошная тайга. Богатый многими породами рыб, Байкал славится омулем. О нем сложилась поговорка: «Кто омуля не ел, тот в Сибири не был...».

Реки, впадающие в Байкал, горного типа, а потому имеют два паводка: весенний, в начале апреля, и второй, более значительный, в начале июня, связанный с таянием снега в горах. Стояла вторая половина августа, страдная пора подходила к концу. С полей увозился урожай овса. От прошедших дождей дорога испортилась, ехать приходилось днем. Застрять на машине в пути, просидеть ночь в глухой тайге большого удовольствия не предвещало. Во время первого ночлега в деревне Гурилево шофер целые сутки исправлял машину.

Только на третьи сутки, сделав всего 160 километров, мы подъехали к реке Турке. Без особых приключений добрались до устья многоводной реки Баргузин. Переправились на пароме, въехали в обширный, старинный рыбацкий поселок Усть-Баргузин. В этом месте Байкал не образует глубокой бухты. Большие пароходы, курсирующие между Иркутском, курортом Горячинском, Усть-Баргузином и далее к устью Верхней Ангары, становятся на якорь в 500—800 м от берега.

В непогоду катер подойти к пароходу не может, посадки пассажиров не бывает. От Усть-Баргузина до г. Баргузина 46 километров. Небольшой городок расположен на высоком правом берегу одноименной реки. Ниже его, в одном километре, широкая пойма замыкается узким ущельем.

Во время весеннего паводка для икрометания и летней жировки рыба из Байкала большими косяками поднимается вверх по Баргузину, расходится по многочисленным, большим и малым озерам широкой баргузинской поймы.

В конце августа — начале сентября горизонт воды начинает резко понижаться, рыба спешит оставить привольные места летних жировок, большими массами входит в реку, заполняет глубокие водоемы и широкие плесы реки. Задержавшись в них на несколько дней, начинает обратное движение в Байкал.
Можно назвать счастливцем того рыболова, который в это время попадет в эти богатые рыбные места. В тихие вечерние и утренние часы он удовлетворит свою страсть рыбака со спиннингом, борясь с тайменем, который иногда достигает веса 70 кг...

Шестого сентября в дверь постучал мой товарищ по охоте.

— Грех в такое утро спать рыбаку,— сказал он.
— Лодка готова, с Байкала потянул крепкий ветерок, закусывай — да в путь-дорогу.

Я не заставил себя ждать. Подняли, закрепили парус. Товарищ сел за руль.

— Отчаливай! — скомандовал он.

Парус рвануло ветром, лодка накренилась на правый борт и быстро пересекла реку. Бороздя, пеня острым носом воду, лодка бойко подымалась вверх по Баргузину. Шли средней протокой. Берега, частью крутые, частью пологие, поросли кустарником, тростником, осокой.

С ближних к берегу болот то и дело подымались большие стаи уток. Сделав круг почти на том же месте, с которого только что слетели, утки с опущенными вниз задами, вытянутыми вперед лапками грузно падали, исчезая в густой осоке.

— Надо подготовить поджарку,— бросая за борт блесну-дорожку, зажав в зубах конец шнура, сказал товарищ. В продолжение получаса он поймал несколько щук и окуней.
— Хватит! — улыбнулся он, наматывая на рамку шнур.— Еще крупная щука зуб вырвет.

Ветер крепчал. Отрываясь все дальше и дальше от Баргузина, мы далеко оставили за собой прекрасные места летних охот. Вдали, на краю деревни, показалась гора Двенадцати дев. Местные жители говорят, что в старое время на ее вершине стоял дом, в нем жили двенадцать девушек. От сильного подземного толчка вершина горы осела, засыпала дом с его обитателями.

Крутые изгибы реки, высокие, поросшие густым ивняком берега закрывали от ветра парус. Пришлось скатать его, идти на веслах. Проплыли уже около 14 километров, за мысом остановились отдохнуть. Над рекой пролетел гусь. После выстрела он упал с перебитым крылом. Вошли в залив, лодку вытянули на отмель. Около берега в кустах поставили палатку. Я занялся заготовкой дров, товарищ хлопотал около костра. На воткнутых в землю деревянных вертелах шипели, жарились распластанные окуни.

За поздним временем блеснение оставили до утра, вышли на перелет уток. Одна за другой над головой по сторонам со свистом проносились стаи разных пород уток. Стаи, видимо, летели из отдаленных мест и, не делая кругов, с шумом падали вниз, на посадку. От частых выстрелов дуплетов стволы бескурковки сделались горячими. Около ног лежала изрядная кучка убитой птицы.

Сумерки сгустились, перелет кончился. Из-за реки, со стороны Волчьего ущелья, донесся протяжный вой волка. С трудом ориентируясь в серовато-мутной мгле холодного тумана, я подошел к костру. Товарищ пришел раньше, приготовлял к поджарке уток. Выпотрошил, подвернул под крыло головки, поверх перьев гладко обмазал глиной, положил в жар углей костра.

От реки донёсся скрип уключин, всплески мерно опускаемых весел. Лодки медленно прошли мимо нашего костра.

— Охотникам доброго здоровья! — крикнул широкоплечий, крепко сложенный, с загорелым энергичным лицом рыбак.
— Привольна жизнь рыбаков,— начал я разговор.— Круглый год на чистом воздухе, вволю, какую пожелают, едят рыбу. Молодец к молодцу, старики — так и те нашего брата заткнут за пояс.
— Что говорить,— подхватил разговор товарищ,— народ на подбор, смелый, могучий, решительный, трусу нет места. Только геройство временами спасает, а иной раз губит. Выйдут в озеро — тихо...

Отойдут, расставят верстах в двадцати от }берега сети. Потянет свежим ветерком, разыграется непогода. Подымется буря, волны, что горы, чуть сплошал — натерпишься горя. Но и удача соблазнительна.

Неподалеку от устья Баргузина стоит небольшая рыболовецкая деревушка. На ее краю, в сторону Байкала, жил старый рыбак, было ему после революции под семьдесят лет. Здоровья крепкого, что дуб. Старик зимой на реке ставил забои, старуха около Светца плела сети. Наступила весна. Старики с бреднем выехали на реку ловить соровую рыбу. Чувствуют, зацепили что-то тяжелое — бревно или корягу. С большим трудом подтянули к берегу.

Головой к корме лежал громадный осетр. Народ помог вытянуть его на отмель. Осетр к неводу рыба спокойная — его тащут, а он спит. Лежит, не шелохнется, от старости покрыт седым мохом. Больше ста килограммов потянула та рыбка.

Наступила тишина, каждый из нас погрузился в свои думы. Подбросили дров. Тяга холодного воздуха к костру леденила спину. Накинули теплые пиджаки. Поужинали, напились крепкого чаю, легли в палатку. Солнце позолотило тростник, посеребрило иней на поблекшей осоке, залило пойму ярким светом, но лучи грели слабо.

После завтрака вышли блеснить с борта лодки. Около большого куста сильно рвануло. Вытащил хорошую щуку. Блеснение шло ходко: то я, то товарищ выкидывали в лодку щук, крупных окуней. Правда, частые заезды, подъемы впустую против течения переутомляли, отбивали интерес к охоте.
Оставив товарища в лодке, я со спиннингом вышел на берег.

Шагах в двухстах выше находилась другая, с широким плесом заводь. На первом забросе задергался большой окунь. Хватки шли одна за другой. От частых подмоток шнура занемели пальцы правой руки. На одном из забросов я почувствовал сильный задев. Опасаясь обрыва, осторожно стал подматывать шнур.

Тяжесть сдвинулась с места, легко поддавалась к берегу. Сквозь светлую воду показалась белая, широко открытая пасть громадной щуки. От могучего рывка с визгом закружилась катушка. На беду забыл я в лодке багорик. Боролся полчаса, щука сдалась. Замечательная рыбина — больше шестнадцати килограммов!

Часа за три до заката снова вышли блеснить. Вечер выдался на редкость теплый, тихий. Товарищ блеснил с борта лодки, я со спиннингом. Загруженные богатой добычей, утомленные, но счастливые, делясь впечатлениями дня, в сумерках подходили мы к палатке. Мой вечерний улов составлял не менее пуда средних размеров щук и крупных окуней.

Сели за поздний ужин. Раздражая голодный аппетит, на вертелах шипели, румянились распластанные крупные окуни. Весело потрескивал сушняк в костре. Из-за озера показался, поплыл вверх меднокрасный диск ночного светила. Исчезла мгла, открылись неясные дали. Разговор не клеился, каждый погрузился в воспоминания впечатлений дня. Последнюю ночь спали в палатке. Завтра заботливая рука приготовит мягкую постель, но сладок, беззаботен сон у костра на воле.

В мае для проведения гидрологических работ прибыл я на р. Турку. Остановился в трех километрах от ее устья, в небольшой рыбацкой деревушке Охотино, у старого рыбака Новокрещен-ного. Не во власти весеннего солнца было растопить толстый лед, которым был скован неспокойный, суровый Байкал. Он лежал нетронутым, залитый холодным, синеватым, искрящимся блеском. Его дали на горизонте сливались с фиолетовыми расцветками неба.

В устьях рек и речушек по широким закраинам кормились стаи прилетной утки. Валуны белели от сидящих на них чаек. Зелень едва пробивалась — розовые тычинки выглядывали из-под полегшей прошлогодней травы. Турка очистилась ото льда в середине апреля. Большие косяки хариуса подымались в ее верховье на икрометание, за ними двигались таймени, могучими кругами плавясь в широкой, расположенной на крутом изгибе реки, глубокой суводи.

После обеда я попросил хозяина отпустить со мной его сына, подростка Петю, половить тайменей. Хозяин долго смеялся, называл спиннинг детской забавой, предсказывал возвращение без снасти и без тайменей В пример приводил спиннингиста-бухгалтера, приезжавшего год назад из Иркутска. Таймени порвали его шнуры, переломили удилище. Уехал он с позором — без рыбы и без снасти.— Нарыбачил!.. больше не заглянет,— смеялся хозяин.

Таймень обычно держится в глубоких, с большими подводными камнями и корягами, с возвратным течением, широких суводях сибирских рек, недоступных для лова сетями и неводами. Рыбакам весьма редко удается захватить его в большие невода в Байкале. Таймень идет на прорыв могучим броском, старается пробить невод или перескочить через верх.

Мы с Петей быстро подплыли по течению к месту охоты, причалили к скалистой площадке берега. На ней стоял с провалившейся крышей шалаш горемыки-рыбака, спиннингиста из Иркутска.

На поверхности широкой суводи мощными кругами плавились таймени. Охота на этих рыб была первой в моей жизни, и поэтому многое у меня оказалось не в порядке. Шнур тонок, тройник мал, багорик слабый. Эти недостатки обнаружились в самом же начале охоты.

После первого заброса на шнуре повисла большая тяжесть. Последовал могучий рывок, и тотчас же рыба застыла на месте. Сдвинуть ее, накрутить на катушку хотя бы метр шнура было невозможно. Правда, временами спокойно таймень легко шел на подмотку, но неожиданно бешеным рывком разматывал шнур, стрелой мчась к середине суводи.

Я был ошеломлен этой силой борьбы, могучей энергией противника. Во время одной из подводок таймень сделал свечу: громадная рыбина на метр взлетела в воздух. Во время обратного ее падения я растерялся, не выбрал шнур. Таймень выкинул из широко разинутой пасти блесну и пошел гулять по родным просторам.

Борьба кончилась... Я стоял на берегу со спиннингом в руке и размотанным шнуром. Рядом, с растерянным видом, топтался на месте Петя.

Насколько возможно, я привел в порядок снасть. Немедленно заменил тонкий шелковый шнур более крепкой бечевкой, из сумки достал сделанную из большой серебряной столовой ложки запасную блесну с крепким крупным тройником. По совету опытных рыболовов крючки были закрыты концом хвоста белки. К металлическому поводку я прикрепил тяжелое грузило. С сожалением посмотрел на изящный, слабой конструкции багорик.

Скоро на тройник попался более крупный экземпляр тайменя. Бешеные его броски к середине реки, молниеносные разматывания им шнура с катушкой меня уже не волновали. Спокойно я принимал меры от перебежек шнура, за которыми, как правило, всегда следует обрыв лески, потеря рыбы и оснастки. Своевременно выбирал шнур в конце «свечи».

Борьба продолжалась около двадцати минут, но наступил и благоприятный для меня конец. Бурный, могучий противник ослабевал, терял энергию. Все чаще и чаще он спокойно шел на подмотку, наконец стал у берега против течения, тихо пошевеливая большими плавниками. Тут уж не трудно было подбагрить этого красавца, который весил двадцать четыре килограмма.

Слабый багорик, не предназначенный для крупной рыбы, скоро стал разгибаться. На четвертом таймене, к счастью, когда он уже бился на берегу, крючок багорика выскочил из места пайки. Петя побежал в деревню его исправить. Но на это ушло много драгоценного времени.

Сидя на высоком выступе скалы, отвесно падающей к реке, я любовался красотой сибирской природы. Передо мной, куда хватал глаз, всюду лежала тайга. Она накрывала долину, поднималась в горы, переваливалась через хребет, и, кто знает, где она кончалась?..

Внизу, под ногами, отливая отблеском стали, с шумом мчались холодные, чистые, как слеза, воды Турки. Поверхность широкой суводи пестрила кругами: это выкидывалась вода со дна глубоких ям. Ударившись о выступы подводных скал, струи спешили обратно, чтобы набрать силы, прорваться в другом месте, не опоздать явиться к суровому Байкалу.

Через час с исправленным багориком прибежал Петя, подал лодку. В это время около противоположного берега, оставляя на поверхности реки широкие круги, плавился большой таймень. После первого же заброса он бушевал на тройнике. Трудно, почти невозможно передать напряженность борьбы, которую пришлось выдержать мне с могучим противником. Быстрое течение сносило лодку вниз к плотам. Боясь, что таймень уйдет под них, зацепится за тросы, я велел Пете держаться середины реки. «Свечи» этот таймень не сделал — видимо, он для них был стар и тяжел: в нем было ровно два пуда!

Наступили сумерки, охота кончилась. На берегу рядом лежали семь тайменей. От причала богатую добычу привезли на подводе. Хозяин был поражен, предлагал мне таежной дорогой на телеге подняться на сорок километров вверх по течению Турки за Соболиху. Он рассказывал, что в суводи около большого, с горячими серными источниками, острова водится громадное количество тайменей. Как ни заманчивы были перспективы охоты, воспользоваться ими я не мог: служба требовала приезда в Баргузин.

Посмотреть мой редкий улов пришли местные рыбаки из Охотина. Все дивились, а один старый рыбак сказал:

— Такой улов тайменя не бывает к добру...